Рацуха

Я был активным членом ВНК, ибо положено было показывать массовость движения, и глубокие научные познания населения самой читающей страны в мире.

Вызвал меня мой куратор с кафедры РЛС, сказал, что для плана не хватает двух рацпредложений, дал два дня времени. Когда я посмел возразить, что идей у меня – ноль, и я понятия не имею, что тут можно рационализировать, мне мягко и терпеливо обьяснили, каким образом рождаются рацпредложения, и предоставили богатейшую библиотеку, с любовью собранную на кафедре за долгие годы. Мне очень понравилась схема умножителя напряжения, позволяющая использовать лампу дневного света с перегоревшей нитью накала, в силу простоты реализации и огромного экономического эффекта.

Оформив надлежащие бумажки (был в то время настолько порядочен, что в ссылке использованной литературы привел первоисточники), я, после соответствующей бюрократической процедуры, получил на кафедре зачет автоматом и материальное поощрение в размере шести рублей, что составляло в то время весьма ощутимый довесок к моему скромному бюджету. Необычайно гордый собой, вместо того, чтобы вовремя остановиться, я пошел дальше и не помню уж по какой причине (может, действительно лампы были дефицитом) внедрил рацуху, собранную из найденных незнамо где деталей, прямо в кабинете командира роты.

Лампа находилась прямо над столом. На испытаниях и два дня после этого работала как часы, даря ротному свет, а мне – радость.Уже готовились планы модернизации ротного хозяйства из расчета – одна лампа, один зачет. На третий день командир, сидя вечером на службе и высунув от усердия язык, трудился над оформлением какого-то очередного парадного плана на листе бумаги громадного размера. Над головой у него сгущались грозовые тучи. Сгустившись, они произвели бабах – в лампе взорвался немаленький конденсатор, разнеся вдребезги хлипкую конструкцию и обрушив ее остатки вниз, прямо на голову и служебные бумаги майора.
Опупев от неожиданности, ротный страусом вылетел из канцелярии в роту. О силе его потрясения можно судить по тому, как он, не отбив команды, заорал: «Дневальны-ы-ый! ( В роте гробовая тишина.) Мляя! Сюда, мля, изобретателя! Этого! Недотыканного!!!»

Дневальный в изумлении открыл рот – такой фамилии слышать ему не приходилось. Его строевая стойка стала еще стройнее. Шестое чувство подсказало мне, что этот недотыканный – я и есть.
Зол был Сердюков необычайно. После этого случая он полгода наверное, встречаясь со мной, косил глазом и негромко, но отчетливо, в затейливых выражениях, высказывал свое отношение к военной науке. Чем вызывал подхалимское конное ржание личного состава. Была у него такая привычка – бурчать рядом со строем якобы себе под нос всякие гадости об отдельных курсантах и целых подразделениях...

Не зря же говорится: "Лучшее – враг хорошего..."